История третья. Хенни (сентябрь 1868-ого)
Они считают Маркса своим пророком, потому что знают, что Маркс писал о классовой войне, непримиримой
войне эксплуатируемых против эксплуататоров, что он предсказал торжество эксплуатируемых, всемирную диктатуру
вождей освобожденных рабочих (диктатуру пролетариата) и венчающий ее коммунистический золотой век. Во всем
мире это учение и пророчество с исключительной силой захватывает молодых людей, в особенности
энергичных и впечатлительных, которые не смогли получить достаточного образования.
Г.Дж. Уэллс.
войне эксплуатируемых против эксплуататоров, что он предсказал торжество эксплуатируемых, всемирную диктатуру
вождей освобожденных рабочих (диктатуру пролетариата) и венчающий ее коммунистический золотой век. Во всем
мире это учение и пророчество с исключительной силой захватывает молодых людей, в особенности
энергичных и впечатлительных, которые не смогли получить достаточного образования.
Г.Дж. Уэллс.
Генриетта осторожно ступала по брюссельской мостовой. Маршрут, который составили для нее товарищи, она заучила наизусть. Так, свернуть вот в этот переулок. Точно, все уже на месте!Читать дальше Одеты так, как и договорились: Яков — в коричневом сюртуке и с гитарой через плечо, Мари — в синем шарфике, Самюэль — в зеленой блузе, Артур — в малиновом жилете и... Стоп! Не может быть! Неужели Артур — это...
— Ага, вот и товарищ Генриетта! — радостно воскликнул Сэмюэль.
— Красное платье, белая коса... Она, однозначно, — подтвердил Яков.
Довольные возгласы, приветствия. Генриетта пожала всем товарищам по борьбе руки, старалась улыбаться... Встреча с друзьями по переписке внешне выглядела так, как она себе и представляла. Но только внешне. Оказывается, об Артуре она знала гораздо больше, чем он писал ей и всем остальным.
— Хорошо, все в сборе. А теперь — на конгресс. Скоро уже доклады начнутся, как бы не опоздать, — резюмировала Мари.
Все началось, когда Генриетте было десять лет. Тогда, в один из дней, она застала маму в слезах, хотя никаких видимых на то причин не было. После долгих и настойчивых расспросов оказалось, что умер некий Огюст, мамин дорогой друг по переписке, французский философ. Это событие произвело на Генриетту очень сильное впечатление, и она решила, что когда вырастет, обязательно найдет себе друга по переписке. И этот друг непременно будет философом. Но не обязательно французским.
И через шесть лет таковой нашелся. По происхождению — немец (а может быть, и еврей, но это для Генриетты не имело никакого значения), по месту жительства — лондонец, по убеждениям — социалист. Звали его Карл Маркс. Больше всего Генриетту привлекла утопическая идея, стремление к идеальному обществу, к торжеству справедливости, и она начала с Марксом переписку. Свое происхождение она, естественно, скрывала, но Маркс им особенно и не интересовался: ему важнее было познакомить свою юную поклонницу с фундаментальными основами своего учения.
Примерно через год, когда идеи Маркса разошлись по всей Европе, была создана Международная Рабочая Ассоциация, позже переименованная в Первый Интернационал. К сожалению, Генриетта могла вступить в ряды движения только через переписку: несовершеннолетнюю принцессу никто бы никуда не отпустил. На выручку пришел Карл Маркс — он организовал ячейку ассоциации из пяти молодых людей, которые вели переписку с ним, связал их между собой. Помимо Генриетты, в ячейку вошли Самюэль Грин, рабочий из Манчестера, Мари Вербер, ткачиха из Амьена, русский анархист Яков Гурвич и некий Артур и герцогства Веселтонского. Жаль, тогда у Генриетты не хватило ума понять, что же это за Артур.
А несколько недель назад Генриетта стала совершеннолетней. Узнав, что в скором времени в Брюсселе состоится третий конгресс Первого Интернационала, Генриетта выхлопотала у родителей особенный подарок: разрешение отправиться в путешествие одной. Загодя договорилась и с ячейкой. Все, казалось, шло как по маслу. Наконец-то увидит товарищей по борьбе! Но, как выяснилось, все было немного сложнее...
* * *
Нынешнее заседание Риксдага Эренделла ярким было назвать сложно. Два постоянных дуэлянта, Ирене Таубе и Магнус Андерсен, истратили почти весь пыл. Магнус постарел, к тому же, удачно выдав замуж дочь, он стал намного меньше волноваться. А без волнения пламенных речей не выходило. Ирене же недавно родила третьего, позднего ребенка, что пошатнуло ее здоровье и свело на нет свободное время.
Тем не менее, проблем в Эренделле не убавилось, и поговорить о них хотелось. Андерсен и Таубе вновь вступили в дискуссию.
— Я считаю, что нужно обсудить отношения с герцогством Веселтонским, — заговорила Ирене. — Взаимное недовольство тянется уже тридцать лет. Нужно разрешить проблему, подписать союзный или торговый договор...
— Не выйдет! — Андерсен откашлялся и продолжил: — Мы под крылом у Британии, а они — у Пруссии. Какое тут союзничество!
— Но неужели вы хотите, чтобы наши неурядицы с Веселтонами запустили новую общеевропейскую войну, как при Бонапарте?
— Нет, конечно. А что тогда делать? Дипломатия-то не работает!
— Непонятно! В том-то и вопрос!
* * *
Докладчик долго и нудно рассуждал о том, что времена луддитов прошли, и машина не инструмент эксплуатации пролетария, а напротив, инструмент освобождения. Артур фон Веселтон (для друзей по переписке — просто Артур) слушал не слишком внимательно, чего не скажешь о сидящих рядом членах ячейки. Во-первых, он хоть и встал на путь классовой борьбы, но по происхождению оставался аристократом и о машинах почти ничего не знал. Во-вторых, с самого момента встречи в брюссельском переулке его мучала мысль о принцессе Генриетте.
Да, он сразу узнал ее, несмотря на то, что виделись они всего один раз. В Лондоне. Тогда и у его, и у ее родителей были какие-то дела к британской королеве. А взяли с собой обе пары почему-то именно самых младших детей. Когда Вестерггорды и Веселтоны заметили друг друга, они сделали вид, что незнакомы. Родители. Но не дети. Дети друг другом, напротив, заинтересовались, правда, не заговорили.
Помнится, тогда Генриетта Артуру очень понравилась. А уж сегодня он без конца ей любовался... Но всему есть пределы! Два аристократа в одной социалистической ячейке — это уже перебор! А если учесть, что семьи этих аристократов уже тридцать лет враждуют, картина просто потрясающая! Нет, решительно, надо что-то предпринять. Для начала — переговорить с самой Генриеттой.
В перерыве между утренними и вечерними докладами наша ячейка зашла в кафе. Все уселись за столик и начали разговор о самом главном — о классовой борьбе. Каждый кратко описывал ситуацию в своей стране. Говорили на смеси английского и французского, как до этого и вели переписку.
— У нас — начал Яков, — опять реакция. Были реформы, а теперь — реакция. Все из-за того, что один поляк устроил на царя покушение. Но давят не только на поляков, давят на всех, в том числе на анархистов. Не вернули бы крепостное право.
— Эх, крепостное право! — вздохнул Артур. — У нас его тоже не так давно отменили. Но возвращать, вроде, не собираются.
— А у нас в Амьене — забастовки ткачей. Я, конечно, тоже бастовала, поэтому сюда и приехала, — поддержала беседу Мари.
— В Манчестере-то все спокойно. За права рабочих потихоньку борются профсоюзы А вот в Северной Ирландии — митинги, стычки с полицией, в общем, вполне революционная ситуация. Как всегда, — заметил Самюэль.
— Да, наверное, Эренделл ближе всего к коммунизму, — подвела итог Генриетта. — У нас ведь женщины могут входить в парламент.
— Правда? — изумилась Мари.
— Правда. С ограничениями, конечно, но и они отомрут.
— Что-то не верится! — покачал головой Яков. — У вас ведь монархия, а от монархии ничего хорошего нельзя ждать по определению.
Началась большая дискуссия, однако Артур вскоре заметил, что ни он, ни Генриетта в обсуждении участия почти не принимают, вместо этого пристально смотрят друг на друга. Он едва заметно кивнул Генриетте, оба встали, извинились перед товарищами и отошли в дальний уголок кафе.
— Ну и что нам делать, ваше высочество? — спросил Артур.
— Сама не знаю, ваша светлость, — развела руками Генриетта. — Признаваться товарищам или выдать им друг друга не очень разумно.
— Значит, ведем себя как ни в чем не бывало?
— Да, а там и конгресс уже закончится.
— Да, а после конгресса, когда разъедемся по домам, уже чего-нибудь придумаем.
— Вы только посмотрите на них! — Яков, как и Самюэль с Мари, не слышал Артура и Генриетты, но внимательно за ними наблюдал. — Уже шашни заводят! А ведь впервые увиделись только утром.
— Ну и что? Это только на пользу нашему делу! — одернул его Самюэль.
* * *
Яков куда-то ушел с двух последних докладов, но обещал товарищам, что будет ждать их у входа здания, где проходит конгресс. Доклады закончились, Генриетта, Артур, Мари и Самюэль вышли на улицу, но Якова не увидели.
— Ну и где же он? — поинтересовался Артур.
Тут как по заказу появился Яков. Выглядел он не в пример плохо: на щеке ссадина, под глазом синяк, одежда в грязи, у гитары порваны две струны. При этом Яков еще и довольно быстро бежал, рядом с товарищами не остановился, только мельком глянул в их сторону и отчаянно крикнул:
— Бежим!
Никто ничего не успел сообразить, как появилась пара полицейских с ружьями наперевес. Один из них присел и выстрелил в спину Якову — тот едва успел увернуться. Тогда Генриетта, Артур, Мари и Самюэль мгновенно сообразили, что дело пахнет жареным, и устремились вслед за Яковом.
Они пробежали несколько кварталов и свернули за угол дома. Только тут Яков и смог вразумительно объяснить, что произошло. Оказывается, он ушел с последних докладов пропустить пару стаканчиков в местном кабаке. Выпил, язык развязался, Яков стал откровенно делиться с посетителями своими мыслями по поводу монархии. Двое, убежденные монархисты, его не поддержали. Началась драка, но вот в чем беда: монархисты оказались полицейскими, и бытовая потасовка приобрела политический окрас. Единственный выход — бегство.
Теперь всю ячейку, как соучастников преступления, волновал один-единственный вопрос: где скрыться? Но ответа не было. И вот, когда полицейские уже почти догнали революционеров, у Генриетты созрел план:
— Я знаю, куда бежать! За мной!
С этими словами она бросилась куда-то в сторону. Товарищи вереницей потянулись за ней. Артур помчался след в след, обогнав остальных. Когда Генриетта запыхалась и остановилась, он затормозил и спросил шепотом:
— Куда ты нас ведешь?
— В наше посольство, — тихо ответила она.
— В посольство Эренделла? А ты уверена, что не выдашь свой секрет?
— Лучше уж так, чем попасть в полицию.
— Да, пожалуй.
— И потом, я знаю посла. И он — меня. Он довольно часто приезжает, то в отпуск, то отчитывается. Перед мамой.
Топот полицейских сапог все ближе. Генриетта опять припустила, Артур отстал. Вот уже и нужная улица, знакомый флаг на крыше дома. Генриетта постучалась в дверь, довольно быстро отворил пожилой мужчина. Сначала он окинул принцессу суровым взглядом, затем, узнав, просветлел и улыбнулся.
— Герр Эклунд, — выдохнула Генриетта, — помогите нам!
Ночь прошла в беседах с Эриком Эклундом, послом Эренделла в Бельгии. Эклунд довольно убедительно объяснил, почему он укрывает молодых революционеров: в юности он был участником заговора. Потом, когда заговор раскрыли, отсидел два года в тюрьме — из всех заговорщиков арестовали только его. Потом написал прошение на имя королевы и был освобожден, но отправлен по дипломатической линии подальше от королевства.
Утром ячейка решила прямо из посольства отправиться на конгресс. Эклунд вышел проводить молодых людей на крыльцо.
— Да, Генриетта, зря я сомневался, что твоя страна ближе всего к коммунизму... — глубокомысленно изрек Яков, — Тебе повезло больше, чем нам всем. Ну, нам пора.
Генриетта поспешила за товарищами, но Эклунд окликнул ее:
— Фрекен Генриетта, задержитесь на минуточку.
— Герр Эклунд, я вам так благодарна! — с чувством произнесла Генриетта, развернувшись. — Я понимаю, если бы не я, вы бы ни за что не помогли... как сказать точнее... революционной группе. Но все равно спасибо вам!
— Вы все правильно понимаете, ваше высочество. Мое прошлое никакой роли не играет. Без вас я не защитил бы от полиции вашу ячейку, хоть в ней и состоит господин фон Веселтон. Но вы должны осознать еще одну вещь: от полиции-то я вас спас, но вам придется за это кое-чем заплатить.
— На что вы намекаете?
— Не бойтесь, я уже слишком стар, чтобы делать девушкам предложения интимного характера. Я всего лишь вынужден буду написать вашей матушке.
— Простите, зачем?
— Устраивать драки с полицией недостойно принцессы. Большой скандал не нужен, а вот отчитать, отругать вас следует. Я так поступить не вправе, я человек маленький, зато это как раз прямая обязанность вашей матушки.
— Но это же не значит, что мне надо бросить товарищей и срочно ехать домой?
— Нет, конечно. Но когда вы вернетесь с конгресса, ее величество уже будет все знать.
* * *
Перелистывая страницы парижской газеты, старший брат Артура Рейнгольд фон Веселтон наткнулся на заметку, привлекшую его внимание:
«N-ого сентября 1868 года в Брюсселе на третьем конгрессе Первого Интернационала произошел вопиющий случай. Пятеро участников конгресса: две девушки и три молодых человека — устроили драку с жандармами. К сожалению, задержать хулиганов не удалось: они скрылись в районе посольства Эренделла.
Особые приметы участников инцидента...»
— Отец, посмотри-ка, что тут пишут! — окликнул Рейнгольд старого герцога Людвига фон Веселтона, когда дочитал заметку до конца.
— В чем дело? — Людвиг уселся в кресло рядом с сыном.
— Похоже, ясно, куда поехал Артур. Он же как-то туманно выразился, мол, путешествовать по Европе. А теперь ясно — в Бельгии он, на конгрессе своих... этих самых... социалистов. Да еще и драки устраивает!
— Ты уверен, что это именно он?
— Конечно. Вон, газетку почитай.
— Ага... Ну да, стрижку усов ни с кем не перепутаешь, да еще и тот самый серый костюм с малиновым жилетом. Артур, однозначно он. Но меня вот еще кто смущает: та девушка, блондинка с косой. Да еще и посольство это нарисовалось.
— Уж не думаешь ли ты, что...
— Правильно. Об этом я и думаю. Надо срочно написать в Эренделл. Может быть, у нас появился шанс решить порядком надоевший вопрос миром...
— Посмотри-ка, что написал нам герр Эклунд! — Эльза, совершенно потерянная, протянула Гансу листок бумаги.
Ганс пробежал взглядом по строкам, не поверил своим глазам, перечитал еще раз, вдумчиво и старательно, потом отложил письмо и выдохнул:
— Так вот, значит, как она воспользовалась подарком на совершеннолетие. Сказала, что едет путешествовать. Путешественница, тоже мне!
— Ну, хотя бы она не в такой уж и плохой компании, в самом деле. Ведь мы знали ее интересы: социализм, все дела... — задумчиво произнесла Эльза.
— Ну да, компания хорошая. Великосветская!
— В каком смысле?
— Ты что, не дочитала письмо до конца. Вот, смотри: «Здесь же скрывается ее соратник по борьбе герр Артур фон Веселтон...»
— Дай я посмотрю... Точно! Не дочитала. Но ведь это... такая удача! Такая возможность! Надо немедленно написать...
И в тот же самый момент в комнату вошел слуга с толстым конвертом в руках. Он поклонился королеве и принцу-консорту, кашлянул и объявил:
— Срочное письмо. От его светлости герцога Веселтона.
* * *
Когда Генриетта возвратилась в Эренделл после конгресса, она по тяжелым взглядам родителей поняла: им все известно. Посол сдержал обещание.
— Я думаю, вы хотите со мной поговорить, — нерешительно начала она. Голос звучал как-то виновато и покорно. Пережитки аристократического мировоззрения, все-таки она еще не научилась мыслить интересами пролетариата.
— Непременно, — кивнул Ганс.
— Тонкостей много. Говорить будем долго, — предупредила Эльза.
— Но, чтобы говорить не так долго, мы прочли твою переписку. Знаем, это невежливо, зато сильно упрощает дело: ты можешь нам почти ничего не рассказывать, — Ганс замолчал, ему почему-то было сложно продолжить.
— Хорошо, тогда с главного и начнем, — пришла на выручку Эльза. Хенни, Генриетта, у нас есть к тебе интересное предложение. Важное для всех нас...
Когда Артур возвратился в герцогство Веселтоноское, отец и старший брат с порога объявили, что им все известно. Интересно, откуда?
— Вы о чем? — Артур решил изобразить невинность.
— Да ладно, можешь не притворяться, мы прочли твою переписку. По доброму совету королевского дома Эренделла, — ответил Людвиг фон Веселтон.
— Так, а Эренделл тут как замешан? — Артур пытался играть до последнего.
— Не увиливай, ты все понимаешь. И мы тебе очень благодарны, за то, что ты сошелся именно с этой девушкой. Нет, серьезно, именно так и есть, — Рейнгольд помолчал и продолжил. — Нужно лишь обсудить детали...
— ...Замуж за Артура? Я даже не знаю, что сказать!
— Подумай, — предложила Эльза.
— Может, тебя тошнит от Веселтонов? Это вполне объяснимо. Мы тогда напишем кому-нибудь другому, все трое одинаково тебя скомпрометировали, и оставить это дело просто так нельзя. Кому написать? Русскому анархисту или английскому рабочему? Оба зятьки хорошие, да? — Ганс дрожал от раздражения, Эльза взяла его за руку.
— Нет, что ты, папа, тут все сложнее...
— ...Я просто не понимаю, зачем жениться на принцессе. Наше герцогство же вступило в Северогерманский союз, скоро вообще станет частью Пруссии. Никакой особой политической выгоды этот брак не принесет.
— Значит, компрометировать девиц тебе нравится, а отвечать за последствия — нет? Все ясно! Достойный сын! Достойный потомок! — горячился Людвиг.
— Да, отчасти дело в политике. Наш дед, Пауль, уже довольно много лет назад, нанес обиду той же самой королеве Эльзе. И с тех пор мы уже тридцать лет не можем наладить отношения с Эренделлом. А если ты женишься на этой девушке, проблема разрешится сама собой. Разве это плохо? — вопрошал Рейнгольд.
— Неплохо. Но тут еще вопрос о самом институте брака. В новой формации...
— ...Поймите, я не против Артура. И я буду только рада, если оттого, что мы с ним сойдемся, вы помиритесь с Веселтонами. Но... я против брака, это ограничение свободы, в коммунистическом обществе этого уже не будет.
— Значит, хочешь жить во грехе?
— Да нет никаких грехов! Религия — опиум для народа!
— Ну, знаешь!.. — Ганс насупился и отвернулся.
— Подожди, — заговорила Эльза, — если ты не веришь в церковный брак, значит, он и не состоится, даже если все обряды пройдут так, как надо.
— Правда? — Генриетта расцвела.
— Ну, конечно, правда!
— Тогда я... согласна!
— ...Я больше не могу слушать этого проклятого социалиста! — вспылил Людвиг. — Если он сейчас же не прекратит свою пропаганду, я отрекусь от него!
— И что? Я не получу наследства? Да оно мне и не нужно, черт возьми! — Артур с силой ударил кулаком по столу.
— Отец, Арти, остыньте оба, — Рейнгольд встал, чтобы обратить на себя внимание. — Нам нужно пойти на компромисс. Ты, Арти, женишься на принцессе, а мы взамен устроим тебя на теплое место в одной конторе и не будем лезть в твои политические дрязги. Ну как, по-моему, все справедливо?
— Я хотел попросить еще кое-что, — Артур сглотнул и продолжал. — Можно убрать из моей фамилии приставку «фон»? Иначе вся моя борьба за рабочий класс превращается в какой-то глупый фарс.
— Убрать приставку? Да ради бога! Ты все равно ее не заслуживаешь, а так, по крайней мере, не опозоришь весь наш род, — рассмеялся Людвиг.
— Тогда... я согласен!
Заключение
Через три года герцогство Веселтонское вошло в состав Германской Империи и перестало существовать как самостоятельный субъект политики.
Еще год спустя Первый Интернационал постиг раскол: из состава участников исключили анархистов, последователей линии Бакунина.
Однако эти события не слишком заинтересовали Генриетту и Артура. Дело в том, что Генриетта практически сразу после свадьбы забеременела двойней и родила близнецов — Карла и Фридриха (назвали мальчиков, естественно, в честь Маркса и Энгельса). А появление двух детей одновременно сильно меняет приоритеты. Желание заниматься революционной деятельностью резко отходит на второй план.
Так что Артур и Генриетта фактически забросили работу ячейки. Впрочем, товарищи отнеслись с пониманием: буржуазное мировоззрение до конца изжить не получается. Словно в подтверждение этого тезиса, Самюэль и Мари также, спустя немало споров и ссор, создали семью, пусть и без официального ее оформления. А Яков Давыдович Гурвич попросту ничего не узнал: он был арестован и сослан в Сибирь.
Комментарии:
Читать дальше— Список подлинных исторических событий, упомянутых или описанных в этой истории: смерть Огюста Конта (1857), создание Первого Интернационала (1864), покушение на Александра II, забастовки ткачей в Амьене, выступления в Северной Ирландии (1867), третий конгресс Первого Интернационала, подтвердивший положительную роль машин (1868), объединение Германии (1871), исключение анархистов из состава Первого Интернационала (1872).
— Карл Марк, естественно, ни с какими скандинавскими принцессами не переписывался. Но кого это волнует? Все равно фанфик!
— О заговоре, в котором участвовал Эрик Эклунд, смотри историю «Крах господина Спака».
— Генриетта появляется в истории «Тюремное свидание».
— Мари носит фамилию одного из любимых писателей автора только потому, что автору было лень придумать что-то другое.